На главный оппозиционный митинг 5 марта я шла с интересом и одновременно с чувством страха — было ясно, что теперь, после выборов, митинги будут другими. «Я даже жену сегодня с собой не взял, — говорил один парень другому на выходе из метро. — Потому что, я слышал, сегодня пойдем брать Кремль. Так что пусть дома лучше посидит».
Все, вроде бы, было как обычно: плотная толпа людей, ползущая из подземного перехода к рамкам, только со всех сторон вместо обычных «серых» стражей порядка в ушанках — бежевые «роботы» со щитами и в касках.
Но плывущая толпа была совсем другой — не веселой и доброй, идущей на митинг как на праздник. Все теперь было наоборот: толпа давилась злобой, пихалась локтями, люди огрызались друг на друга. Практически не было плакатов, не было цветов, не было шариков. Только урчащая ненависть и хамство. Это были совсем не те люди, которые приходили на Болотную и на Сахарова. А может, это была малая, худшая часть Болотной?
Если на Болотной кто-то случайно задевал меня в толпе, сразу звучали извинения. Она казалась мне неким идеалом человеческого обществом — прежде всего, по своей нравственной культуре. На Болотной на несколько часов создавалась отдельная страна в стране. Страна, в которой хотелось жить, — без хамства, без пиханий локтями, без вранья. Жить вечно в детском утреннике — с шариками, с цветами, а главное, с любовью друг к другу.
Митинг на Пушкинской показал: Болотной больше нет, нет надежд, нет любви. Снежная революция закончилась. Да и снег скоро растает. И виноват во всем этом не какой-то коварный злодей, сидящий в Кремле или где-то еще. Виновата злоба.
Первая драма разыгралась у меня на глазах на входе около рамок. Дело даже не в том, что к этому моменту меня затолкали и обматерили, словно я не на митинг в столице иду, а лезу в переполненный автобус в Васюках. Нет, речь не обо мне. Речь о пенсионерке, которая умоляла пропустить ее вперед, так у нее больные ноги и стоять она не может. «А чего ты, старая дура, на митинг прешь?» — вежливо спросил ее кто-то из молодых людей. Тут выяснилось, что «старая дура» прет вовсе не на митинг, а к ближайшему входу в метро, чтобы быстрее попасть домой. Я стала объяснять бабушке, что ближайший вход перекрыт и ей надо идти не через рамку, а в обратную сторону. Несчастная пенсионерка отчаянно болталась в толпе, пытаясь двигаться против течения. Но ничего не получалось — толпа хоть и медленно, но верно волокла ее в сторону рамок.
Был уже восьмой час, но народу на площади все еще было не так много. Мне встретилась пара человек с плакатами. Митинг начался. Каждые две минуты мимо меня табуном пробегали какие-то тетки в белых шарфах, орущие на всю площадь, что они из команды Прохорова и их задача — прорваться к сцене «с лицевой стороны, чтобы посмотреть на него, когда он будет выступать». Вообще, орущих и дерущихся было столько, что создавалось ощущение, будто после выборов в рамках амнистии из дурдомов отпустили всех буйных пациентов.
А самое неприятное происходило на сцене. Лидерам оппозиции словно что-то вкололи, отчего они впали в агрессию и утратили способность мыслить здраво. Единственным вменяемым человеком из выступающих оказался Михаил Прохоров. Его выступление было коротким — мол, борьба не окончена, буду создавать партию и все такое.
За выступлениями лидеров оппозиции пошло абсолютно несмешное брызганье ядовитой слюной в адрес Путина. Я вспомнила слова одного из социологов о том, что сегодня людей на митинги можно завлечь только шутками и ощущением праздника. «Пушкинская» пошла наперекор этому правилу. Пошла — и проиграла. Народ начал расходиться еще в первой трети действа.
Лидеры оппозиции на народ не смотрели, они варились в собственном соку. Основная толпа разошлась с митинга раньше, чем он закончился. Многие говорили, что им «противно». Я шла к выходу и вспоминала песню, которая играла из динамиков перед митингом: «Мы с тобой, ёй-ёй, больше не люди, мы с тобой — наоборот!»