кстати где то читал что из проституток получаются лучшие жёны
Ага). Прям как в рассказе ниже)))
Мокрое дело
Эдуард Тополь.
Не хотелось честно
Хлебец добывать,
Ну, уже известно,
Надо блядовать;
Наш же город бедный,
Где тут богачи?
Здесь за грошик медный
Есть все охочи.
Да, эта история могла бы стать прекрасным сюжетом для какого-нибудь западного порнофильма, разоблачающего распущенные нравы капитализма. Но произошла она, как ни странно, в столице нашей Родины Москве. Я не хочу менять в ней ни слова, а потому вот почти протокольная запись событий из уст главного героя… Но сначала пару слов о нем самом.
Я познакомился с ним случайно, когда возле «Госфильмофонда» в Белых Столбах под Москвой сел в такси и назвал водителю адрес:
— В Москву, Останкинская телестудия…
Молодой парень-шофер включил счетчик, и мы тронулись.
Дорога предстояла неблизкая — часа полтора езды.
Мы закурили, я молча дымил в распахнутое окно, зеленые поля Подмосковья стелились по обочинам дороги.
Минут через пять парень покосился на меня, спросил нейтрально:
— Значит, на телевидении работаешь?
— Да.
— Кем?
— Администратором.
— Угу… Понятно… — мы опять помолчали, мне было неохота ввязываться в разговор, но он вдруг сказал:
— А вот такую передачу можешь сделать — про ******** в натуральной жизни?
Я молча посмотрел на него — сейчас будет рассказывать о взятках в таксопарке, это любимая тема всех таксишников.
Но парень молча и хмуро вел машину.
Потом спросил:
— Ты женат?
— Нет.
— И не был?
— Нет, не был.
— И правильно. Все они *****!… Слушай, я вижу — ты человек культурный, образованный. Можешь мне посоветовать? Только я тебе все сначала расскажу. Все равно делать нечего, час ехать. Дай закурить, что ты куришь?
Я дал ему болгарскую сигарету «ВТ», он жадно затянулся и усмехнулся:
— Ладно, слушай. Может, кино еще такое снимешь. Мне срок дадут, а ты про меня кино сделаешь, прославлюсь, едрена мать… — И опять усмехнулся кривой горькой усмешкой. — Ладно. Я год как после дембеля. Ты в армии служил?
— Было дело, служил.
— Ну вот, друг. Я тоже. Прошлый год дембельнулся, весной. Ну, приехал домой, думал пойти учиться. Но — куда там! Дома жрать нечего, мать влежку лежит с почками, а на операцию ложиться боится — зарежут. Ты ж нашу медицину знаешь — бесплатная. А за бесплатно кто ж ей операцию будет делать? Студенты. Ну, я снес в комиссионку все, что до армии таскал, — даже туфли свои выходные. Сто двадцать рублей наскребли, легла она в больницу. А я пошел в таксопарк наниматься. Как был в армейском, так и пошел — в хэбэ и кирзухе. Но ничего, приняли — у меня корочки армейские, первый класс, на Урале в автовзводе служил, командира полка возил на «Газоне». Взяли меня, дали машину — развалюху, конечно. Но я ее всю вылизал, сам двигатель перебрал, в общем — сделал. Ну, и вышел на линию. А ребята из таксопарка говорят: ты, говорят, к гостиницам жмись, там клиент жирный. А мне, сам понимаешь, бабки нужны, я же в одной гимнастерке остался и сапоги-кирза. А лето — ноги печет в кирзухе-то, Ладно. День проработал, два — нет навара. План надо дать? Надо. Механику в таксопарке в лапу нужно сунуть? Нужно. Мойщику тоже. Диспетчеру. Ведь они ж как? В парк приезжаешь — они тебе не в глаза смотрят, а в лапу — сколько даешь? А уж потом — здрасти, как дела, чего с машиной нужно делать… Короче — самому слезы остаются. А на третий день у гостиницы «Москва» садится ко мне на переднее сиденье фифа одна, на артистку похожа — ну, которая в Шербурских зонтиках" играла…
— Катрин Денев? — сказал я.
— Может быть… Короче, ничего особенного — кожа да кости. Ну, глаза еще. Марина зовут. Ну, это я потом узнал, как зовут… А сначала только спрашиваю — куда, мол, ехать? А она молчит, курит. А потом так ножками, коленкой о коленку постучала и говорит: «Заработать хочешь?» Ну, а кто заработать не хочет? Хочу, говорю, а что делать? «А ты не ссученный? — говорит. — В милицию не стучишь?» Ну, я ей чуть по шее не дал за это. «Нет, говорю, не стучу. А в чем дело?». А она мне и предлагает: «Я, говорит, тут мужиков кадрю, у гостиницы — командированных всяких. А хаты у меня нету, у тетки живу. Ну вот. Я, говорит, буду их к тебе в машину сажать, и ты куда-нибудь в лесок на полчасика — по Калужскому шоссе или к Домодедово. Ну, я их обслужу по-быстрому, за двадцать минут, пока ты в лесочке погуляешь, а деньги пополам, по-честному. Идет?» И в глаза мне смотрит, шалава. «Десятку, говорит, будешь с каждой ездки иметь, если не больше. Пять клиентов в день — это точно, говорит, гарантия. А то и больше». Ну, я удивился сначала — молоденькая такая, ну семнадцать лет, а по пять человек в день пропускает, если не больше! Ну, что мне делать? Я в хэбэ да кирзе, деньги нужны, это она точно высчитала по моей гимнастерке. «Ладно, — говорю, — попробуем. Только чтоб они по счетчику тоже платили». «А как же говорит, конечно! Стой здесь, никого не сажай!» — и сама юрк в гостиницу и через пару минут уже выходит с одним старпером, я как на него глянул — ну восемьдесят лет старику, одуванчик! А туда же! И можешь себе представить — он к ней уже в машине полез! А у нас машины видишь какие? Это в иностранных кино такси с перегородками. А у нас просто. Но я везу их — мне что? Мое дело крути баранку! А они там сзади возятся, он сидит, ширинку расстегнул и пиджаком ей голову прикрывает, чтоб из соседних машин не увидели, значит. А сам так стонет, сука, что у меня… ну, сам понимаешь! Короче, пока я из центра на Каширское шоссе выскочил, он уже два раза отдыхал. Ну, думаю, хватит с него, умрет ведь сейчас, я и то весь мокрый от пота. А он — нет, разохотился одуванчик — вези, говорит, в лес. Ну, я их завез, мне что — счетчик цокает. Остановил машину и пошел грибы собирать — время как раз грибное было. Но далеко от машины не отхожу — ключ-то в машине, чтобы счетчик работал, а мало ли чего им сдуру в голову стукнет, вдруг угонят машину? Короче, собираю грибы, из-за кустов на машину поглядываю, и, конечно, слыхать мне все — даже как дышат они и то слышно. И интересно все-таки. Я про проституток слыхом слыхал, конечно, но чтобы вот так своими глазами видеть — не приходилось. Так что я раз от разу выгляну из кустов и вижу их рядом с машиной, на травке. Работают! Крепкий старичок ей попался, одуванчик, а сухостойкий. Когда слышу — все, захрипел и отвалился. А она уже зовет: «Митя, поехали!». Это меня Митей зовут, Дмитрий я. Ну, поехали. Он ей в машине тридцатник отстегнул за три сеанса и мне четвертной, по счетчику. И что ты думаешь? Она мне честно пятнадцать рубликов отдает у гостиницы и тут же за новым клиентом ныряет. Короче, стали мы с ней так в паре и работать. Уж чего я видал — ты в кино не покажешь! Ну, когда старики к проституткам липнут — это куда ни шло, понятное дело — кто им задаром даст? Но когда молодые — это, я тебе доложу, трудно выдержать! Особенно грузины и армяшки до русских девок охочи! И жарят — без продыху! Платят хорошо, нет слов, но лучше б я тех денег не видел! Дай сигаретку…
Он снова закурил и жадно затянулся несколько раз подряд. Мы подъезжали к Домодедово, уже виден был аэропорт, взлетающие и садящиеся «ТУ» и «АНТОНЫ».
— Н-да… Грузины и армяне это дело хорошо знают, я не спорю. С коньячком девочку пользуют, не всухую. И обязательно ее догола раздевали. Разложатся на одеяльце — она себе одеяльце специально завела, мы его в багажнике возили — ну, вот, разложатся на одеяльце голячком возле машины, а я вокруг хожу, на стреме. И мне, конечно, видно все и слышно все, хоть я за кустами. Чаще она одного клиента брала, но иногда — и двоих. И когда они вдвоем с ней работали, то и платили по двойному тарифу, конечно. Но я тебе скажу: она эти деньги отрабатывала! Гад буду! Иногда такая харя попадется — я б такому в жизни не дал ни за какие деньги, от него потом за километр воняет, ноги немытые — мне ж из-за кустов видно! А она — ничего, терпит. И, главное, все на нее здоровые мужики падали! Прямо липли к ней битюги, ей-богу! У них инструмент не знаю какого размера — лошадиный! А она ж хрупкая, худая, я ж тебе сказал — как эта, из «Шербурских зонтиков», как ее?
— Катрин Денев…
— Ну! Спичка! А они с ней что делали! Что делали! Бывало, она уже стонет вся, а они ее животом на капот, как цыпленка на сковородку, и — ломают, и ломают… Она платок зубами зажмет, молчит, но мне ж видно! У меня аж слезы из глаз, гад буду… конечно за извращения она с них тоже вдвойне брала. Но им-то, армянам, эти деньги — тьфу, бумага. Они вагон цветов толкнут на рынке — пол-Москвы купить могут. А ее за эти деньги — пополам ломали! Н-да… Короче, как тебе сказать? В общем, втюрился я в нее. Вот так, можешь себе представить. Ее на моих глазах делали кто попало — и чучмеки, и инвалиды, а я вокруг раскаленный ходил за кустами, все видел своими глазами и — втюрился! Может, потому, что тоже хотел, да тут у любого температура подскочит, а может, потому, что для нее это было — тьфу, как с гуся вода, не прилипало. Только закончит с очередным-то и тут же — на переднее сиденье, в зеркальце вот это смотрит на себя, губки красит и еще на меня зыркает и хохочет: «Ну что, командир? Хватит на сегодня или еще четвертак сорвем? А лучше, говорит, поехали, батнички тебе купим. Я, говорит, на Пушкинской улице в женском сортире такие батнички у фарцы видела — закачаешься, голубые — тебе к лицу как раз». И представь себе — вот это все, что на мне, — она мне покупала. Иногда даже без спросу, за свои деньги, ага! В общем, что тебе говорить — втюрился я в нее, а как — сам удивляюсь. Втюрился, но молчу и ее не трогаю, конечно, не прикасаюсь и даже вида не показываю. Вижу, как ее другие ломают, мучаюсь, поубивал бы их всех, деньги бы их вонючие в глотку бы им заткнул, и если б она хоть знак подала, что тоже ко мне что-то чувствует. Но она — нет, работает себе, и все. Иногда меня на нее такая злость брала — убил бы её монтировкой! Особенно когда с ними стонать начинала и дышать с подхрипом. Она мне, конечно, рассказывала, что это она так — подыгрывает клиенту для его же кайфу. Но подыгрывает или нет — хрен ее знает, а только мне-то из-за кустов каково было слушать? Она ж стонет голая и еще ручонками своими обнимает всякого, сучка тонкая… Н-да… Ну, а потом осень пришла, мать я схоронил, как раз на октябрьские праздники забирал труп из морга, неделю не работал. Но веришь — я материн гроб в могилу опускаю, а сам про эту Марину думаю — как там она, не стыкнулась ли с другим шофером? Вот такие мы мужики курвы все-таки! Короче, вышел я опять на работу, подъезжаю к ее дому в Теплом Стане — я ж за ней домой давно заезжал, как шофер персональный — смотрю — стоит в окне, ждет. Ну и закрутилось все по новой. Только холода ж начались, дожди. В лесу уже не ляжешь под дождем. Ну, стала она в машине это делать, а я, значит, под дождем круги гуляю. А холодно, ноябрь, сам знаешь. Она мне, значит: никуда не ходи, сиди в машине! При них, то есть. Они на заднем сиденье, а я впереди. Ну, это я уж не мог стерпеть. Раз попробовал, два — не могу! Она с клиентом работает, а меня по шее рукой гладит и закурить просит — можешь себе представить? Короче, не выдержал я. «Все, — говорю, — или ищи себе другого шофера, или завязывай и давай жениться!» Так и сказал. И что ты думаешь? Поженились! Деньги были, денег мы много за лето сколотили, у меня на книжке полтора куска и у нее тысчонка была. Справили свадьбу, Марина ко мне переехала и стали жить. Можешь себе представить счастливей меня не было в Москве человека, жили мы с ней — ну, душа в душу! Она завязала, конечно, с этим делом, я один вкалывал, а она — дома. Каждый день меня встречала как Бога — то блинов напечет, то пироги с капустой, то кулебяку. Короче, душа в душу жили, как голуби. В выходной обязательно или в кино сходим, или на эстрадный концерт, культурно. И чтобы я ей когда вспомнил за прошлое — ни в жизнь, слова не сказал даже по пьянке. Да я и непьющий, так разве — по праздникам. И что? Восемь месяцев прожили, как голуби, она с меня пух снимала. После работы придешь усталый — она меня в душе мочалкой моет и песни поет, вот гад буду. Н-да… Ну вот… А вчера, значит… Гм… Н-да… Вчера, значит, пошел я на работу к шести утра, как обычно. С час отработал, наверно, и у меня коробка передач полетела. Оно и неудивительно — машина ж без продыху круглые сутки работает — то я на ней, то сменщик, то я, то сменщик. А он еще скоростью тормозить любит, молодой, да… Ну, вызвал я из нашего гаража «техничку», они машину забрали, а я — домой. В восемь я уже дома. Своим ключом открываю, захожу по-тихому — думаю, спит жена, зачем будить? И иду в спальню. И что ты думаешь? Что вижу? Она с моим сменщиком в нашей кровати — аж стонет и мостиком выгибается! Н-да…
Он замолчал. Надолго. Мы въезжали в Москву. На Калужском шоссе зажглись уличные фонари, хотя вечер был летний, светлый.
— Ну? — сказал я, не выдержав.
— Ну что? — он глубоко вздохнул. — Возле них табуретка стояла с его штанами. Ну, я этой табуреткой врезал ему по голове. Сначала ему, а потом — ей. Два удара. Ей по лицу попал,
И он опять замолчал. И, сузив глаза, будто еще видя ту картину, двумя руками жестко держал баранку. Как, наверно, ту табуретку.
У меня перехватило дыхание.
— И что? — спросил я хрипло.
— И ничего, — ответил он спокойно. — Лежат они оба там. Вторые сутки уже. Мертвые. Я их запер и пошел на работу. Взял другую машину, вот эту, думал махнуть куда-нибудь в Крым или сам не знаю куда. До Калуги доехал, а там заночевал и решил — все равно ж поймают. Что в Крыму, что не в Крыму… Вот ты по виду интеллигентный человек — дай мне совет. Мне самому в милицию идти сдаваться или погулять еще? Сколько мне дадут за убийство?
) 
