Мучимый угрызениями совести о брошенной на произвол судьбы теще, оставляю ружбай своей скво, натягиваю противогаз и еду в город вместе с кумом.
Военные из оцепления, видя наши опухшие от пьянства рожи, не очень верят в наш патриотический порыв, но за острой нехваткой кадров направляют в группу волонтеров.
На мою просьбу дать хоть пистолет, мне дают пинка и лопату.
Кума, как явного некомбатанта, направляют ходить по квартирам и уговаривать людей идти на пункты медосмотра, меня, как подозрительную морду - на уборку трупов.
Понимаю, что патриотизм - это неэпически круто только в том случае, ежели ты при погонах и должности, во всех остальных случаях - это преизрядный геморрой.
Вечером кормят перловкой на тюленьем жире.
С тоской вспоминаю запасы оставленного на хуторе сала.
Попытки отлучиться за угол пресекаются злобными от недосыпа вооруженными ментами.
Потихоньку начинаю планировать плохое.
Военные из оцепления, видя наши опухшие от пьянства рожи, не очень верят в наш патриотический порыв, но за острой нехваткой кадров направляют в группу волонтеров.
На мою просьбу дать хоть пистолет, мне дают пинка и лопату.
Кума, как явного некомбатанта, направляют ходить по квартирам и уговаривать людей идти на пункты медосмотра, меня, как подозрительную морду - на уборку трупов.
Понимаю, что патриотизм - это неэпически круто только в том случае, ежели ты при погонах и должности, во всех остальных случаях - это преизрядный геморрой.
Вечером кормят перловкой на тюленьем жире.
С тоской вспоминаю запасы оставленного на хуторе сала.
Попытки отлучиться за угол пресекаются злобными от недосыпа вооруженными ментами.
Потихоньку начинаю планировать плохое.