Подстава
http://www.ych-group.ru/664/668/
Подстава
Тем же вечером в двери скромной холостяцкой обители Фёдора Николаевича Петренко позвонили – неназойливо и просяще, как и полагается звонить воспитанным людям. Он открыл (дверной цепочки нет, «Кто там?» - не спрашивает, чудик…), увидел на пороге своего участкового, а вместе с ним – меня, и ещё - двух граждан с лицам только что остограммившихся синяков.
«Проверка паспортного режима! - бодро сообщил участковый. - Я-то тебя знаю и уважаю, Николаич, но сам понимаешь - служба!...»
А Фёдор Николаевич и рад–радёшенек… Одинок ведь, любой гость – подарок… Не знаешь, как и принять его, бесценного…
И впустил нас в свой дом, наивный… Жизни не знает, ума – не избыток, с милицией ранее плотно не контачил… Кто побашковитее и соображает про окружающее, тот мента без санкции прокурора к себе не впустит, и без той же санкции на арест или задержание никуда из квартиры вместе с ментом - не уйдет… В твои годы, отец, нельзя быть наивным… В мире царит зло, кто не научился защищаться - тот обречён…
Обстановка на адресе - скромная, «а–ля пролетарий середины 70-х». То есть мебель - куплена ещё тогда, и успела износиться… Ковры, хрусталь, золото, инвалюта, прочие изыски здесь явно и не ночевали. Но – чистенько, по холостяцким меркам – уютно. На стене – фото некрасивой женщины в самодельной «траурной» рамке, одно – единственное облезлое кресло в углу… Я устраиваюсь в нём, а участковый усаживается на стуле (за день находился, рад дать отдых натруженным ногам!), остограммленные же граждане остались у порога. Их дело - маленькое, ещё насидятся когда-нибудь…
Фёдор Николаевич не знает, чем нас угостить, робко предлагает чай с сухариками (в доме, поди, больше ничего вкусненько нет). Оно бы и неплохо почаёвничать, но время не ждёт, «извините, не можем – служба!».
Участковый деловито листнул страницами предъявленного хозяином паспорта, я тоже кошусь краем глаза. Вроде – нормалёк, без вырванных страниц, смазанных печатей, или косо налепленной фотографии… Но возвращать паспорт участковый не спешит, держит в руках, задавая какие-то второстепенные вопросы, и всё - с улыбочкой, душевно, по-домашнему, почти по родственному… Тут-то я, всеми подзабытый, бросающий по сторонам цепкие взгляды, неожиданно воскликнул: «О, а это что такое?!» И – мигом извлёк из–под кресла валяющийся там пакетик с веществом, напоминающим наркотическое. Подношу к носу, смачно нюхаю, словно кусок ветчины, сообщаю окружающим: «Кажись, конопля!»
У наблюдавшего эту картину Фёдора Николаевича отвалившаяся от изумления нижняя челюсть с глухим стуком падает на пол. Участковый тоже нюхает, и хотя у него хроническим насморком заложен нос – авторитетно подтверждает: «Да, кажись… оно!» А граждане у порога ничего не говорят, но смотрят в оба, они ж - «свидетели»!
«Постойте, какая конопля? Полчаса назад я подметал в комнате, и под креслом ничего не было!» - руками вставив челюсть на прежнее место, с жалкой улыбочкой уличённого в многолетнем каннибализме попытался объясниться Фёдор Николаевич, смутно надеясь, что - шутка это… смешной ментовский розыгрыш! Сейчас мы скажем, что пошутили, и вместе дружно посмеемся…
Но нам – не до розыгрышей. Опасный бандит Гиря должен сесть в тюрьму..
Участковый усыпляет бдительность хозяина успокаивающим бормотанием: «Да ладно, Николаич, чего ты… Я ж понимаю, случайность… Сейчас пойдём в райотдел, и там разберёмся…», - а сам уж строчит на бланке протокола:
«Такого-то числа по такому-то адресу в присутствии понятых таких-то нами изъято…» Синяки вписывают в протокол свои подписи и данные из случайно оказавшихся при них паспортов. Вялые попытки Фёдора Николаевича уклониться от скорого проследования в РОВД пресекаются мягко, но решительно, во дворе у подъезда нас уж заждался «уазик» (ввиду важности операции его приказал выделить мне начальник угро), - едем!
…Через 40 минут в своём тесненьком кабинете я уж нависаю над испуганно съежившимся на табурете Фёдором Николаевичем, и со зверской рожей ору: «Говори, тля, откуда наркота?! Кто поставщики?! Адреса, явки, имена наркокурьеров! Отвечай, пистон анальный, пока я не начал сердиться!»
Он что-то неразборчиво бормочет… Тогда я болезненно бью его ла донями по ушам, тычу пальцем в глаз, бью кулаком под ребро… Он вскрикивает, лепечет жалобные оправдания, но зачем они мне? Я и не слушаю…
Моя цель другая - довести его до нужных кондиций. Он должен выглядеть как человек, оказавшийся на дне отчаяния, а чтобы так выглядеть - нужно таким и быть…
Несколько раз мне приходилось пытать людей положительных, лично мне даже нравящихся, с высокими моральными качествами, но либо по роковому стечению обстоятельств оказавшихся замешанными в совершении неких преступлений (скажем: его ребёнок заболел, и он украл деньги на лекарства!), и не желающих сознаваться в них, либо и вовсе ничего плохого не совершивших, но отказавшихся сообщить мне важную информацию о ком-то из ближайшего окружения…
До самой последней секунды они не верят, что их будут бить! Нет, они читали в газетах и слышали от знакомых, что в милиции иногда применяют меры физического воздействия, но в их понятии с НИМИ такое случиться никак не может!
Ведь бьют - бандитов. Они же - кристально честные и добропорядочные граждане (в последнее время модно добавлять: и добросовестные налогоплательщики!). Милиционеры не могут этого не видеть…
«Да нет, они не посмеют меня избить!»
Но я их - бью. И - такое изумление в их глазах! О. с этим ничего не сравнится… Тут главное – не сама физическая боль, а нравственные мучения. Душа взрывается изнутри под грузом рухнувших иллюзий…
Оказывается, он всю жизнь верил нашему трижды долбанному государству, считая его и вправду «народным», в чём ему государство усердно способствовало… Бывало, заявишься посетите лем в солидное госучреждение – и там встречают уважительно, выслушивают участливо, проводят с обещаниями… Что ничего потом не сделают - не беда, мы к этому привычные… Но ведь как встречают!
Чувствуешь себя полноправным сыном Отечества, уважаемым избирателем, без пяти минут вождем или олигархом… А иногда ведь и делают что-то реальное, - камуфляж державы под «защитницу народных нужд» стоит некоторых затрат и усилий…
И потом, кто в госучреждениях трудится-то? Наши же братья и сестры, сыновья и внуки, отцы и деды, друзья, товарищи и однокашники… Своим они помогают по – настоящему, а своих – много, и многое свершается для своих от имени того же государства, делая его облик в глазах масс ещё более светлым и привлекательным…
Человек, родившийся в нашей стране, имеет все шансы состариться и умереть, так и не поняв, что он здесь - никто и ничто, никому не нужная шмакодявка… Захотят – растопчут в любой момент, и позвать на помощь - некого…
И случись такое, всплыви вдруг эта роковая реальность - как жить потом с нею? Да и вообще - стоит ли жить, сознавая, что ты – червяк под ногами у сильных мира сего…
Когда всю жизнь лживо–бодрая пропаганда называет тебя - хозяином страны, а чиновников – твоими слугами, и вдруг в один прекрасный день или вечер волокут тебя в кабинет одного из этих твоих «слуг», и там своего «хозяина» этот твой «слуга» вначале мордует, а затем и отправляет гнить безвинно на тюремные нары…
Страшно!
Они, пытаемые мною, созревают до мысли, что безнаказан я - оттого и лютую… Но и это – иллюзии…
Истина - страшнее. При умелом поведении, наличии денег и связей можно меня изобличить и покарать, но - толку?! Разве я – виноват?! Разве мои начальники или начальники моих начальников виноваты?.. Нет, все – виновны, сверху до низу, все мы, и каждый из нас!..
В том числе - и этот, «кристально честный»…Не он ли молчал, когда следовало кричать во весь голос?.. Не его ли равнодушием освящено то зло, что ранее делалось многим другим?..
Не я сделал этот мир таким, каким он есть, не я придумал его волчьи законы, и не мне их менять… Если вы не хотите, чтобы с вами делали ТАК - меняйте жизнь, и меняйтесь вместе с нею.
ТАК не должны делать никому, - лишь тогда вы и за себя сможете быть спокойны…
…И пусть боль и ужас плещется в твоих зрачках, отец, - прости, так надо… Сам виноват. Ты жил честно, но ты жил недостаточно честно. За всё в жизни приходится платить. Вот ты и платишь…
…Перекурив у окна, возвращаюсь к Петренко, и начинаю по следующему заходу:
«Как это ты не знаешь, откуда наркота?! Уж не хочешь ли ты сказать, сучяра, что мы тебе её подбросили?! Ах, не хочешь… Спасибо и на этом… Педрила! На тебе!.. На!.. На!.. Тварь!.. Блин кривобокий, говори правду, пока я не забил тебя как мамонта!»
И тычу, тычу в морду ему протокол изъятия у него на адресе конопли, - как говорится, факт налицо, я его не придумал, наркотики откуда-то на квартире у гражданина Петренко Ф.Н. взялись! Либо пусть, сука, убедительно объяснит их происхождение, либо – следствие, «встать, суд идёт!», суровый приговор, и уводящий навстречу горю и бесчестию конвой…
Так надо, верю в это, и его смог бы убедить в своей правоте, но нельзя говорить ему правды. Правила игры требуют конспирации, потому немного и сержусь на его стенания и слёзы, - зачем грузит мою нервную систему?!. Мне и без его стонов – тяжко…
Сквозь его болезненное всхлипывание доносится: «Я… не понимаю… откуда они взялись…» Не понимает он, видите ли… Простофиля!
…Ещё через полчаса, когда на табурете уже не уважаемый член общества сидит, а сгорбленный, тихо стонущий комок боли и отчаяния, - в кабинет вводят Гирю. Моя задача: он должен увидеть старшего брата и иметь возможность перекинуться с ним парой слов, чтобы постичь ситуацию, но их общение не должно быть долгим, чтобы не успел что-то брату посоветовать…
«Федя, ты?!» - ахнул Гиря на пороге, не веря глазам.
При виде родного лица у Фёдора Николаевича пробудилась надежда. Он с диким воем кинулся к нему, обнял, обхватил руками как свою последнюю надежду, стал клясться со слезами, что не хранил дома никаких наркотиков, и сам не поймёт, откуда же они взялись…
«Под протокол наркоту изъяли? При понятых?!» - быстро переспросил умудрённый Гиря, и брат кивнул, не понимая многозначительности этого обстоятельства.
Его тотчас увёл конвой. Я заранее указал конвоирам посадить его в камеру к не самым буйным, - свой номер он отыграл, нечего теперь его лишний раз мучить без производственной надобности…
«В третью камеру его!» - показательно кричу я вслед. (На самом же деле его отведут во вторую).
Гиря вздрогнул: «Но там же одни туберкулёзники!» Я развёл руками: «Ну и что?! А остальные камеры - переполнены…» Картинка!
Тут для краткости пропускаю большой кусок. О том, например, как взъярившийся Гиря пытался дать мне в морду, и в результате сам получил в челюсть… И потом, прикованный наручниками к табурету, материл меня так виртуозно, что некоторые из его выражений хотелось записать, чтобы затем со смехом цитировать на дружеских пьянках с коллегами…
…Но спустя пару часов от криков и ругани мы перешли на ровный, деловой тон высоких переговаривающихся сторон. Я ведь не враг Гире, очень мне надо, а просто при данном раскладе его место - в тюрьме. Да он и сам это понимает…
Ничего личного. Это – моя работа.
…Мои условия: Гиря даёт «явку с повинной» и садится на 6 лет (меньше суд никак дать не может, с учётом его криминального прошлого), а я - немедленно отпускаю его брата «вчистую». Если Гиря откажется - его завтра же отпустят ввиду «недоказанности», брательника же - отправят в СИЗО, где он будет дожидаться суда, который может состояться и через три месяца, и через полгода, и через год… (Со смехом я рассказал Гире, как один «закрытый» мною мелкий бандюган дожидался суда в изоляторе целых три года!)
На суде при грамотной защите дело о хранении наркоты, скорее всего, рассыплется, и выйдет Фёдор Петренко на волю… Но - в каком состоянии, вот вопрос? Год в камере, среди отбросов общества… СПИДоносцев, туберкулёзников, сифилитиков… Среди прочего, желающего надругаться над беззащитным человеком, зверья… Немало… и даже очень много для психики старшего Петренко! Никогда уж ему не оправиться, раздавит его год тюрьмы на всю оставшуюся жизнь…
…Гире некуда деться! Брат - единственное, что у него осталось в этой жизни. Случись сесть по новой (рано или поздно это - неизбежно!), - кто же передачи ему слать будет?!.
И Гиря - сдался. Подписал признания насчёт Смитлицкой:
«Я грабил… Оружие - там-то… золотишко сбыл такому-то…»
…Я ЕГО СДЕЛАЛ.
И пока записывал я его показания, Гиря с нехорошим прищуром смотрел на меня… Запоминающие у него были глаза…
А, плевать!.. Не хватало ещё уголовной швали бояться… Много чести!
Я – опер, и дело моё правое, а он – бандит, сволочь, гад, таких - давить как вшей… Скольким хорошим людям успел напаскудить! Да и братика, по сути, подставил…»Брат рецидивиста» - это ведь и не почётно, и не безопасно…
…Да и потом, когда через шесть лет выйдет Гиря на свободу (если выйдет!), не о мести он будет думать, а о том, где взять деньги на лекарства, чтобы подправить испорченное заключением здоровье…
«Когда освободят брата?» - поднимаясь с табурета, спросил Гиря. Молодец, что напомнил, я о Фёдоре Николаевиче уж и забыть успел…
«Немедленно!» - ответил я с лёгким сердцем. (Тут врать - опасно, через короткое время он всё равно узнает, что соврали ему…).
И Гирю - увели.
Налюбовавшись столь трудно доставшимися показаниями бандита, я приказал привести Петренко-старшего. Через несколько минут его доставили в кабинет.
Всего часа три мы не виделись, а как изменился человек!.. Трясётся как банный лист, вздрагивает от малейшего шороха… Глаза воровато бегают по сторонам, в поисках лазейки для спасения… На затравленной фигуре - тень обречённости… Всего 180 минут в далеко не самой худшей из наших камер - и каков эффект!..
А если бы - 15 суток внутрикамерной обработки в ИВС?...
А - полгода в СИЗО?..
А - лет пять в «зоне»?!. …
«Ну что, сучий потрох…» - с грозным видом начал я, но тут же спохватился (не та ситуация, тон не тот!), выбежал из-за стола, заторопился к нему с вытянутой для дружеского рукопожатия рукою.
Он отшатнулся, явно опасаясь, что опять буду бить его по глазам, но я успеваю словить его ладонь, крепко жму, радостно восклицаю: «Ну вот, Фёдор Николаевич, мы во всём внимательно разобрались, и оказалось, что вы - невиновны…»
«Я - невиновен?!» - подпрыгнул он на месте от неожиданности, и уставился на меня так, словно перед этим зарезал тысячу человек, а сейчас ему сообщили, что минуту назад они все поголовно воскресли!…
Охотно подтверждаю: «Невиновны, совершенно! Мы отдали найденное у вас вещество на экспертизу… Только что эксперт дал заключение, что в пакетике - не наркотик, а так… Безобидная сушённая травка… Вы были задержаны по ошибке, дорогой Фёдор Николаевич! В связи с этим - и от своего имени, и от имени руководства - хочу принести вам наши искренние извинения! Простите нас, мы больше не будем…» - с этим жизнеутверждающим обещанием я крепко тисну ему руку.
«Но откуда же это у меня взялось?!» - чуть ли не со всхлипом высказал он выстраданное. «Наверно, хулиганы в окно подбросили!» - улыбчиво предположил я.
Он бледно улыбается, подозревая меня в очередном подвохе. Вот сейчас я перестану истекать любезностями, вот сейчас с размаху ударю его дубинкой по почкам или вмажу кулаком в солнечное сплетение, вот сейчас……
Но у меня и в мыслях такого нет!..
Пусть обвиняют ментов в чём угодно звонкоголосые, не желающие знать реальной жизни журналисты - «правдоборцы», но сами мы про себя понимаем, что в конечном счёте - стараемся именно для таких вот порядочных людей чтоб поменьше натыкались они в жизни на всякую нечисть… Это их интересы мы отстаиваем, это за их покой боремся…
А что в интересах дела порою приходится и их самих обидеть ненароком, - ну так простите нас, родные!
Иначе - нельзя, иначе - не получается…
«А как же протокол?!» - всё ещё не верит своему счастью Фёдор Николаевич.
Молча достаю из лежавшей на столе папки злосчастный протокол, демонстративно рву на тысячу маленьких кусочков, швыряю вверх. Бумажные лепестки, кружась, падают на пол, провожаемые зачарованным взглядом Петренко.
(Бумажки сыграли свою роль и больше не нужны. Это не значит, что я не подстраховался на случай, если Гиря, задумав переиграть, даст обратку, - в обивку кресла в квартире Фёдора Николаевича я засунул два патрона из пистолета «ТТ». В случае необходимости при следующем обыске они будут «найдены» при понятых. Тогда - оформляем «хранение боеприпасов», и кидаем Петренко-старшего в СИЗО уже по этой статье УК…)
«Так я могу… уйти?..» - всё ещё не врубается мой гость. Радостно киваю. Дескать, спасибо за то, что нашли время нас навестить… Будет желание - забегайте ещё, мы вам завсегда рады!..
Как легко сделать счастливым нашего человека… Арестуй его ни за что, измордуй по-всякому, надругайся, дай почувствовать всю глубину своего бессилия и горя, ну а затем – сообщи обрадовано, что произошло маленькое недоразумение, и он может катиться на все четыре!
А ещё говорят, что наш народ – мудр… Ага… То-то я смотрю, мудрость у него так и прёт из всех щелей!
Я заверил Фёдора Николаевича, что свободен он абсолютно и безоговорочно. Может хоть домой идти, хоть на работу, хоть - лететь за границу (если скопит денежки на авиабилет)…
Его лицо - ожило. Он вдруг начал громко смеяться, балагурить, несколько раз благодарственно пожал мне руку (ту самую, которой я его мордовал), пригласил меня в гости, «если случайно будете проходить мимо…», вот уж и «сынком» пару раз назвал…
Я - не в обиде, пусть… Не фамильярность это, понимаю, а просто - нервная разрядка нужна человеку…
Уж и хвалит меня за что-то, смешной случай из жизни рассказывает. Я вежливо хихикаю, неприметно (но так, чтобы ему было заметно) смотрю на часы.
Он кивает, всё поняв. Моё время – бесценно, и всецело принадлежит государству. Ещё не все бандиты пойманы, а из порядочных, но запутавшихся в обстоятельствах людей - ещё не все жестоко избиты…
И сколько же великанских дел громоздится на моих старлейских плечах!
Спохватившись, спросил тихо: «А брат?.. Что с ним?.. Его отпустят?!»
Ждёт, видимо, что и тут я его обрадую. Но радовать - нечем, однако и огорчать сейчас не стоит, и так мужик переволновался… Заверяю, что и с братом тоже… разберёмся внимательно и объективно, но – чуть позже, к сегодняшнему вечеру или к завтрашнему утру…
«С вами же - разобрались, как видите… И с ним будет полный порядок!»
Он удовлетворён, и снова - на вершине блаженства!.. На прощание даже попытался обнять и расцеловать меня. Но тут я уж начеку, мимолётно уклоняясь от растроганных засосов… Мало ли какую заразу в камере он за эти часы успел подхватить… Не хватало ещё заразиться от него!..
Опять мы жмём друг дружке руки, и наконец-то он уходит.
Стоя у окна, наблюдал, как через пару минут он вышел из здания РОВД, провожаемый самим дежурным. Фёдор Николаевич и ему пожал руку, удостоившись ответного похлопывания по плечу, потом – быстро пошёл прочь.
Провожая его взглядом, вижу, как он поминутно оглядывается через плечо, наверняка опасаясь, что сейчас из РОВД выбежит орава амбалов с дубинками, и кинется вслед за ним с криком: «Стой!.. Тебя по ошибке выпустили!..»
И идёт он - заметно петляя, осознанно или неосознанно, но – мешая прицелиться ему в спину воображаемым снайперам, вздумай они взять его на прицел.
И какой ни есть я закалённый в боях с преступностью оперюга, но и моё сердце болезненно стислось… Ненароком ушиб я хорошего человека!
…Эх, батя, зря ты так… Мы ж тут тебе не гестапо какое-нибудь…
Мы – милиция!
…У нас честных людей - не сажают.
«SAVEYOU.RU» © 2009. Cсылка на источник информации: http://saveyou.ru/forum/showthread.php?p=182978#post182978#ixzz1paEkMaws
Тем же вечером в двери скромной холостяцкой обители Фёдора Николаевича Петренко позвонили – неназойливо и просяще, как и полагается звонить воспитанным людям. Он открыл (дверной цепочки нет, «Кто там?» - не спрашивает, чудик…), увидел на пороге своего участкового, а вместе с ним – меня, и ещё - двух граждан с лицам только что остограммившихся синяков.
«Проверка паспортного режима! - бодро сообщил участковый. - Я-то тебя знаю и уважаю, Николаич, но сам понимаешь - служба!...»
А Фёдор Николаевич и рад–радёшенек… Одинок ведь, любой гость – подарок… Не знаешь, как и принять его, бесценного…
И впустил нас в свой дом, наивный… Жизни не знает, ума – не избыток, с милицией ранее плотно не контачил… Кто побашковитее и соображает про окружающее, тот мента без санкции прокурора к себе не впустит, и без той же санкции на арест или задержание никуда из квартиры вместе с ментом - не уйдет… В твои годы, отец, нельзя быть наивным… В мире царит зло, кто не научился защищаться - тот обречён…
Обстановка на адресе - скромная, «а–ля пролетарий середины 70-х». То есть мебель - куплена ещё тогда, и успела износиться… Ковры, хрусталь, золото, инвалюта, прочие изыски здесь явно и не ночевали. Но – чистенько, по холостяцким меркам – уютно. На стене – фото некрасивой женщины в самодельной «траурной» рамке, одно – единственное облезлое кресло в углу… Я устраиваюсь в нём, а участковый усаживается на стуле (за день находился, рад дать отдых натруженным ногам!), остограммленные же граждане остались у порога. Их дело - маленькое, ещё насидятся когда-нибудь…
Фёдор Николаевич не знает, чем нас угостить, робко предлагает чай с сухариками (в доме, поди, больше ничего вкусненько нет). Оно бы и неплохо почаёвничать, но время не ждёт, «извините, не можем – служба!».
Участковый деловито листнул страницами предъявленного хозяином паспорта, я тоже кошусь краем глаза. Вроде – нормалёк, без вырванных страниц, смазанных печатей, или косо налепленной фотографии… Но возвращать паспорт участковый не спешит, держит в руках, задавая какие-то второстепенные вопросы, и всё - с улыбочкой, душевно, по-домашнему, почти по родственному… Тут-то я, всеми подзабытый, бросающий по сторонам цепкие взгляды, неожиданно воскликнул: «О, а это что такое?!» И – мигом извлёк из–под кресла валяющийся там пакетик с веществом, напоминающим наркотическое. Подношу к носу, смачно нюхаю, словно кусок ветчины, сообщаю окружающим: «Кажись, конопля!»
У наблюдавшего эту картину Фёдора Николаевича отвалившаяся от изумления нижняя челюсть с глухим стуком падает на пол. Участковый тоже нюхает, и хотя у него хроническим насморком заложен нос – авторитетно подтверждает: «Да, кажись… оно!» А граждане у порога ничего не говорят, но смотрят в оба, они ж - «свидетели»!
«Постойте, какая конопля? Полчаса назад я подметал в комнате, и под креслом ничего не было!» - руками вставив челюсть на прежнее место, с жалкой улыбочкой уличённого в многолетнем каннибализме попытался объясниться Фёдор Николаевич, смутно надеясь, что - шутка это… смешной ментовский розыгрыш! Сейчас мы скажем, что пошутили, и вместе дружно посмеемся…
Но нам – не до розыгрышей. Опасный бандит Гиря должен сесть в тюрьму..
Участковый усыпляет бдительность хозяина успокаивающим бормотанием: «Да ладно, Николаич, чего ты… Я ж понимаю, случайность… Сейчас пойдём в райотдел, и там разберёмся…», - а сам уж строчит на бланке протокола:
«Такого-то числа по такому-то адресу в присутствии понятых таких-то нами изъято…» Синяки вписывают в протокол свои подписи и данные из случайно оказавшихся при них паспортов. Вялые попытки Фёдора Николаевича уклониться от скорого проследования в РОВД пресекаются мягко, но решительно, во дворе у подъезда нас уж заждался «уазик» (ввиду важности операции его приказал выделить мне начальник угро), - едем!
…Через 40 минут в своём тесненьком кабинете я уж нависаю над испуганно съежившимся на табурете Фёдором Николаевичем, и со зверской рожей ору: «Говори, тля, откуда наркота?! Кто поставщики?! Адреса, явки, имена наркокурьеров! Отвечай, пистон анальный, пока я не начал сердиться!»
Он что-то неразборчиво бормочет… Тогда я болезненно бью его ла донями по ушам, тычу пальцем в глаз, бью кулаком под ребро… Он вскрикивает, лепечет жалобные оправдания, но зачем они мне? Я и не слушаю…
Моя цель другая - довести его до нужных кондиций. Он должен выглядеть как человек, оказавшийся на дне отчаяния, а чтобы так выглядеть - нужно таким и быть…
Несколько раз мне приходилось пытать людей положительных, лично мне даже нравящихся, с высокими моральными качествами, но либо по роковому стечению обстоятельств оказавшихся замешанными в совершении неких преступлений (скажем: его ребёнок заболел, и он украл деньги на лекарства!), и не желающих сознаваться в них, либо и вовсе ничего плохого не совершивших, но отказавшихся сообщить мне важную информацию о ком-то из ближайшего окружения…
До самой последней секунды они не верят, что их будут бить! Нет, они читали в газетах и слышали от знакомых, что в милиции иногда применяют меры физического воздействия, но в их понятии с НИМИ такое случиться никак не может!
Ведь бьют - бандитов. Они же - кристально честные и добропорядочные граждане (в последнее время модно добавлять: и добросовестные налогоплательщики!). Милиционеры не могут этого не видеть…
«Да нет, они не посмеют меня избить!»
Но я их - бью. И - такое изумление в их глазах! О. с этим ничего не сравнится… Тут главное – не сама физическая боль, а нравственные мучения. Душа взрывается изнутри под грузом рухнувших иллюзий…
Оказывается, он всю жизнь верил нашему трижды долбанному государству, считая его и вправду «народным», в чём ему государство усердно способствовало… Бывало, заявишься посетите лем в солидное госучреждение – и там встречают уважительно, выслушивают участливо, проводят с обещаниями… Что ничего потом не сделают - не беда, мы к этому привычные… Но ведь как встречают!
Чувствуешь себя полноправным сыном Отечества, уважаемым избирателем, без пяти минут вождем или олигархом… А иногда ведь и делают что-то реальное, - камуфляж державы под «защитницу народных нужд» стоит некоторых затрат и усилий…
И потом, кто в госучреждениях трудится-то? Наши же братья и сестры, сыновья и внуки, отцы и деды, друзья, товарищи и однокашники… Своим они помогают по – настоящему, а своих – много, и многое свершается для своих от имени того же государства, делая его облик в глазах масс ещё более светлым и привлекательным…
Человек, родившийся в нашей стране, имеет все шансы состариться и умереть, так и не поняв, что он здесь - никто и ничто, никому не нужная шмакодявка… Захотят – растопчут в любой момент, и позвать на помощь - некого…
И случись такое, всплыви вдруг эта роковая реальность - как жить потом с нею? Да и вообще - стоит ли жить, сознавая, что ты – червяк под ногами у сильных мира сего…
Когда всю жизнь лживо–бодрая пропаганда называет тебя - хозяином страны, а чиновников – твоими слугами, и вдруг в один прекрасный день или вечер волокут тебя в кабинет одного из этих твоих «слуг», и там своего «хозяина» этот твой «слуга» вначале мордует, а затем и отправляет гнить безвинно на тюремные нары…
Страшно!
Они, пытаемые мною, созревают до мысли, что безнаказан я - оттого и лютую… Но и это – иллюзии…
Истина - страшнее. При умелом поведении, наличии денег и связей можно меня изобличить и покарать, но - толку?! Разве я – виноват?! Разве мои начальники или начальники моих начальников виноваты?.. Нет, все – виновны, сверху до низу, все мы, и каждый из нас!..
В том числе - и этот, «кристально честный»…Не он ли молчал, когда следовало кричать во весь голос?.. Не его ли равнодушием освящено то зло, что ранее делалось многим другим?..
Не я сделал этот мир таким, каким он есть, не я придумал его волчьи законы, и не мне их менять… Если вы не хотите, чтобы с вами делали ТАК - меняйте жизнь, и меняйтесь вместе с нею.
ТАК не должны делать никому, - лишь тогда вы и за себя сможете быть спокойны…
…И пусть боль и ужас плещется в твоих зрачках, отец, - прости, так надо… Сам виноват. Ты жил честно, но ты жил недостаточно честно. За всё в жизни приходится платить. Вот ты и платишь…
…Перекурив у окна, возвращаюсь к Петренко, и начинаю по следующему заходу:
«Как это ты не знаешь, откуда наркота?! Уж не хочешь ли ты сказать, сучяра, что мы тебе её подбросили?! Ах, не хочешь… Спасибо и на этом… Педрила! На тебе!.. На!.. На!.. Тварь!.. Блин кривобокий, говори правду, пока я не забил тебя как мамонта!»
И тычу, тычу в морду ему протокол изъятия у него на адресе конопли, - как говорится, факт налицо, я его не придумал, наркотики откуда-то на квартире у гражданина Петренко Ф.Н. взялись! Либо пусть, сука, убедительно объяснит их происхождение, либо – следствие, «встать, суд идёт!», суровый приговор, и уводящий навстречу горю и бесчестию конвой…
Так надо, верю в это, и его смог бы убедить в своей правоте, но нельзя говорить ему правды. Правила игры требуют конспирации, потому немного и сержусь на его стенания и слёзы, - зачем грузит мою нервную систему?!. Мне и без его стонов – тяжко…
Сквозь его болезненное всхлипывание доносится: «Я… не понимаю… откуда они взялись…» Не понимает он, видите ли… Простофиля!
…Ещё через полчаса, когда на табурете уже не уважаемый член общества сидит, а сгорбленный, тихо стонущий комок боли и отчаяния, - в кабинет вводят Гирю. Моя задача: он должен увидеть старшего брата и иметь возможность перекинуться с ним парой слов, чтобы постичь ситуацию, но их общение не должно быть долгим, чтобы не успел что-то брату посоветовать…
«Федя, ты?!» - ахнул Гиря на пороге, не веря глазам.
При виде родного лица у Фёдора Николаевича пробудилась надежда. Он с диким воем кинулся к нему, обнял, обхватил руками как свою последнюю надежду, стал клясться со слезами, что не хранил дома никаких наркотиков, и сам не поймёт, откуда же они взялись…
«Под протокол наркоту изъяли? При понятых?!» - быстро переспросил умудрённый Гиря, и брат кивнул, не понимая многозначительности этого обстоятельства.
Его тотчас увёл конвой. Я заранее указал конвоирам посадить его в камеру к не самым буйным, - свой номер он отыграл, нечего теперь его лишний раз мучить без производственной надобности…
«В третью камеру его!» - показательно кричу я вслед. (На самом же деле его отведут во вторую).
Гиря вздрогнул: «Но там же одни туберкулёзники!» Я развёл руками: «Ну и что?! А остальные камеры - переполнены…» Картинка!
Тут для краткости пропускаю большой кусок. О том, например, как взъярившийся Гиря пытался дать мне в морду, и в результате сам получил в челюсть… И потом, прикованный наручниками к табурету, материл меня так виртуозно, что некоторые из его выражений хотелось записать, чтобы затем со смехом цитировать на дружеских пьянках с коллегами…
…Но спустя пару часов от криков и ругани мы перешли на ровный, деловой тон высоких переговаривающихся сторон. Я ведь не враг Гире, очень мне надо, а просто при данном раскладе его место - в тюрьме. Да он и сам это понимает…
Ничего личного. Это – моя работа.
…Мои условия: Гиря даёт «явку с повинной» и садится на 6 лет (меньше суд никак дать не может, с учётом его криминального прошлого), а я - немедленно отпускаю его брата «вчистую». Если Гиря откажется - его завтра же отпустят ввиду «недоказанности», брательника же - отправят в СИЗО, где он будет дожидаться суда, который может состояться и через три месяца, и через полгода, и через год… (Со смехом я рассказал Гире, как один «закрытый» мною мелкий бандюган дожидался суда в изоляторе целых три года!)
На суде при грамотной защите дело о хранении наркоты, скорее всего, рассыплется, и выйдет Фёдор Петренко на волю… Но - в каком состоянии, вот вопрос? Год в камере, среди отбросов общества… СПИДоносцев, туберкулёзников, сифилитиков… Среди прочего, желающего надругаться над беззащитным человеком, зверья… Немало… и даже очень много для психики старшего Петренко! Никогда уж ему не оправиться, раздавит его год тюрьмы на всю оставшуюся жизнь…
…Гире некуда деться! Брат - единственное, что у него осталось в этой жизни. Случись сесть по новой (рано или поздно это - неизбежно!), - кто же передачи ему слать будет?!.
И Гиря - сдался. Подписал признания насчёт Смитлицкой:
«Я грабил… Оружие - там-то… золотишко сбыл такому-то…»
…Я ЕГО СДЕЛАЛ.
И пока записывал я его показания, Гиря с нехорошим прищуром смотрел на меня… Запоминающие у него были глаза…
А, плевать!.. Не хватало ещё уголовной швали бояться… Много чести!
Я – опер, и дело моё правое, а он – бандит, сволочь, гад, таких - давить как вшей… Скольким хорошим людям успел напаскудить! Да и братика, по сути, подставил…»Брат рецидивиста» - это ведь и не почётно, и не безопасно…
…Да и потом, когда через шесть лет выйдет Гиря на свободу (если выйдет!), не о мести он будет думать, а о том, где взять деньги на лекарства, чтобы подправить испорченное заключением здоровье…
«Когда освободят брата?» - поднимаясь с табурета, спросил Гиря. Молодец, что напомнил, я о Фёдоре Николаевиче уж и забыть успел…
«Немедленно!» - ответил я с лёгким сердцем. (Тут врать - опасно, через короткое время он всё равно узнает, что соврали ему…).
И Гирю - увели.
Налюбовавшись столь трудно доставшимися показаниями бандита, я приказал привести Петренко-старшего. Через несколько минут его доставили в кабинет.
Всего часа три мы не виделись, а как изменился человек!.. Трясётся как банный лист, вздрагивает от малейшего шороха… Глаза воровато бегают по сторонам, в поисках лазейки для спасения… На затравленной фигуре - тень обречённости… Всего 180 минут в далеко не самой худшей из наших камер - и каков эффект!..
А если бы - 15 суток внутрикамерной обработки в ИВС?...
А - полгода в СИЗО?..
А - лет пять в «зоне»?!. …
«Ну что, сучий потрох…» - с грозным видом начал я, но тут же спохватился (не та ситуация, тон не тот!), выбежал из-за стола, заторопился к нему с вытянутой для дружеского рукопожатия рукою.
Он отшатнулся, явно опасаясь, что опять буду бить его по глазам, но я успеваю словить его ладонь, крепко жму, радостно восклицаю: «Ну вот, Фёдор Николаевич, мы во всём внимательно разобрались, и оказалось, что вы - невиновны…»
«Я - невиновен?!» - подпрыгнул он на месте от неожиданности, и уставился на меня так, словно перед этим зарезал тысячу человек, а сейчас ему сообщили, что минуту назад они все поголовно воскресли!…
Охотно подтверждаю: «Невиновны, совершенно! Мы отдали найденное у вас вещество на экспертизу… Только что эксперт дал заключение, что в пакетике - не наркотик, а так… Безобидная сушённая травка… Вы были задержаны по ошибке, дорогой Фёдор Николаевич! В связи с этим - и от своего имени, и от имени руководства - хочу принести вам наши искренние извинения! Простите нас, мы больше не будем…» - с этим жизнеутверждающим обещанием я крепко тисну ему руку.
«Но откуда же это у меня взялось?!» - чуть ли не со всхлипом высказал он выстраданное. «Наверно, хулиганы в окно подбросили!» - улыбчиво предположил я.
Он бледно улыбается, подозревая меня в очередном подвохе. Вот сейчас я перестану истекать любезностями, вот сейчас с размаху ударю его дубинкой по почкам или вмажу кулаком в солнечное сплетение, вот сейчас……
Но у меня и в мыслях такого нет!..
Пусть обвиняют ментов в чём угодно звонкоголосые, не желающие знать реальной жизни журналисты - «правдоборцы», но сами мы про себя понимаем, что в конечном счёте - стараемся именно для таких вот порядочных людей чтоб поменьше натыкались они в жизни на всякую нечисть… Это их интересы мы отстаиваем, это за их покой боремся…
А что в интересах дела порою приходится и их самих обидеть ненароком, - ну так простите нас, родные!
Иначе - нельзя, иначе - не получается…
«А как же протокол?!» - всё ещё не верит своему счастью Фёдор Николаевич.
Молча достаю из лежавшей на столе папки злосчастный протокол, демонстративно рву на тысячу маленьких кусочков, швыряю вверх. Бумажные лепестки, кружась, падают на пол, провожаемые зачарованным взглядом Петренко.
(Бумажки сыграли свою роль и больше не нужны. Это не значит, что я не подстраховался на случай, если Гиря, задумав переиграть, даст обратку, - в обивку кресла в квартире Фёдора Николаевича я засунул два патрона из пистолета «ТТ». В случае необходимости при следующем обыске они будут «найдены» при понятых. Тогда - оформляем «хранение боеприпасов», и кидаем Петренко-старшего в СИЗО уже по этой статье УК…)
«Так я могу… уйти?..» - всё ещё не врубается мой гость. Радостно киваю. Дескать, спасибо за то, что нашли время нас навестить… Будет желание - забегайте ещё, мы вам завсегда рады!..
Как легко сделать счастливым нашего человека… Арестуй его ни за что, измордуй по-всякому, надругайся, дай почувствовать всю глубину своего бессилия и горя, ну а затем – сообщи обрадовано, что произошло маленькое недоразумение, и он может катиться на все четыре!
А ещё говорят, что наш народ – мудр… Ага… То-то я смотрю, мудрость у него так и прёт из всех щелей!
Я заверил Фёдора Николаевича, что свободен он абсолютно и безоговорочно. Может хоть домой идти, хоть на работу, хоть - лететь за границу (если скопит денежки на авиабилет)…
Его лицо - ожило. Он вдруг начал громко смеяться, балагурить, несколько раз благодарственно пожал мне руку (ту самую, которой я его мордовал), пригласил меня в гости, «если случайно будете проходить мимо…», вот уж и «сынком» пару раз назвал…
Я - не в обиде, пусть… Не фамильярность это, понимаю, а просто - нервная разрядка нужна человеку…
Уж и хвалит меня за что-то, смешной случай из жизни рассказывает. Я вежливо хихикаю, неприметно (но так, чтобы ему было заметно) смотрю на часы.
Он кивает, всё поняв. Моё время – бесценно, и всецело принадлежит государству. Ещё не все бандиты пойманы, а из порядочных, но запутавшихся в обстоятельствах людей - ещё не все жестоко избиты…
И сколько же великанских дел громоздится на моих старлейских плечах!
Спохватившись, спросил тихо: «А брат?.. Что с ним?.. Его отпустят?!»
Ждёт, видимо, что и тут я его обрадую. Но радовать - нечем, однако и огорчать сейчас не стоит, и так мужик переволновался… Заверяю, что и с братом тоже… разберёмся внимательно и объективно, но – чуть позже, к сегодняшнему вечеру или к завтрашнему утру…
«С вами же - разобрались, как видите… И с ним будет полный порядок!»
Он удовлетворён, и снова - на вершине блаженства!.. На прощание даже попытался обнять и расцеловать меня. Но тут я уж начеку, мимолётно уклоняясь от растроганных засосов… Мало ли какую заразу в камере он за эти часы успел подхватить… Не хватало ещё заразиться от него!..
Опять мы жмём друг дружке руки, и наконец-то он уходит.
Стоя у окна, наблюдал, как через пару минут он вышел из здания РОВД, провожаемый самим дежурным. Фёдор Николаевич и ему пожал руку, удостоившись ответного похлопывания по плечу, потом – быстро пошёл прочь.
Провожая его взглядом, вижу, как он поминутно оглядывается через плечо, наверняка опасаясь, что сейчас из РОВД выбежит орава амбалов с дубинками, и кинется вслед за ним с криком: «Стой!.. Тебя по ошибке выпустили!..»
И идёт он - заметно петляя, осознанно или неосознанно, но – мешая прицелиться ему в спину воображаемым снайперам, вздумай они взять его на прицел.
И какой ни есть я закалённый в боях с преступностью оперюга, но и моё сердце болезненно стислось… Ненароком ушиб я хорошего человека!
…Эх, батя, зря ты так… Мы ж тут тебе не гестапо какое-нибудь…
Мы – милиция!
…У нас честных людей - не сажают.
«SAVEYOU.RU» © 2009. Cсылка на источник информации: http://saveyou.ru/forum/showthread.php?p=182978#post182978#ixzz1paEkMaws
http://www.ych-group.ru/664/668/
Последнее редактирование модератором:
leasantry:
