Еще в древние времена мы среди народа крикнули слова "свобода,
равенство, братство", слова, столь много раз повторенные с тех пор
бессознательными попугаями, отовсюду налетевшими на эти приманки, с
которыми они унесли благосостояние мира, истинную свободу личности,
прежде так огражденную от давления толпы. Якобы умные, интеллигентные
гои не разобрались в отвлеченности произнесенных слов, не заметили
противоречия их значения и соответствия их между собою, не увидели, что
в природе нет равенства, не может быть свободы, что сама природа
установила неравенство умов, характеров и способностей, равно и
подвластность ее законам, не рассудили, что толпа - сила слепая, что
выскочки, избранные из нее для управления, в отношении политики такие
же слепцы, как и она сама, что посвященный, будь он даже гений, ничего
не поймет в политике - все это гоями было упущено из виду; а между тем
на этом зижделось династическое правление: отец передавал сыну знание
хода политических дел, так, чтобы никто его не ведал, кроме членов
династии, и не мог бы выдать его тайны управляемому народу. Со временем
смысл династической передачи истинного положения дел политики был
утрачен, что послужило к успеху нашего дела.
Во всех концах мира слова - "свобода, равенство, братство" -
становили в наши ряды через наших слепых агентов целые легионы, которые
с восторгом несли наши знамена. Между тем эти слова были червяками,
которые подтачивали благосостояние гоев, уничтожая всюду мир,
спокойствие, солидарность, разрушая все основы их государств. Вы
увидите впоследствии, что это послужило к нашему торжеству: это нам
дало возможность, между прочим, добиться важнейшего козыря в наши руки
- уничтожения привилегий, иначе говоря, самой сущности аристократии
гоев, которая была единственной против нас защитой народов и стран. На
развалинах природной и родовой аристократии мы поставили аристократию
нашей интеллигенции во главе всего, денежную. Ценз этой новой
аристократии мы установили в богатстве, от нас зависимом, и в науке,
двигаемой нашими мудрецами.
Наше торжество облегчалось еще тем, что в сношениях с нужными нам
людьми мы всегда действовали на самые чувствительные струны
человеческого ума - на расчет, на алчность, на ненасытность
материальных потребностей человека; а каждая из перечисленных
человеческих слабостей, взятая в отдельности, способна убить
инициативу, отдавая волю людей в распоряжение покупателя их
деятельности.
Абстракция свободы дала возможность убедить толпу, что
правительство не что иное, как управляющий собственника страны - народа
и что его можно сменять, как изношенные перчатки.
ardon:
