Сергей Анисимов
Простое воскресное утро
Я, как начальник Генштаба, не вижу вероятного противника в лице
конкретного государства. Мы давно перестали готовиться к масштабным
ядерным и обычным войнам.
Генерал-полковник Юрий Балуевский, начальник Генерального штаба
Вооруженных Сил России, декабрь 2005 г.
Майор Сивый проснулся от острого ощущения опасности. Острейшего. Проснулся
он в собственной постели, с подсунутой под щеку подушкой в розовой
наволочке. Не открывая глаз и стараясь унять бьющееся сердце, через чуть
развезденные ресницы правого глаза майор оглядел то, что попадало в поле
зрения. Комната была та же, родная. Обои в ровную полоску, книжные полки,
угол недешевого телевизора, придвинутого ближе к кровати, – вчера
смотрели на ночь. Жены рядом не было, хотя час оказался ранний, не более
половины восьмого. Судя по доносящимся из кухни звукам, она только-только
ставила варить картошку – то есть поднялась не более двадцати минут назад.
Тоже не спится почему-то…
Не спалось и сыну – из соседней комнаты доносилось ритмичное хэканье и
повторяющееся через равные промежутки времени пощелкивание: тот работал
с гирей. Развлекался с утра пораньше. Двигаясь очень осторожно, майор
повернул голову, чтобы получить возможность видеть обоими глазами.
Проморгался, вытянув руку из-под одеяла, выковырял из углов глаз комочки
скопившейся там за ночь ссохшейся слизи. Сердце не успокаивалось. Дрянь
дело.
За окном были сумерки – как раз такие, какие и должны быть в середине
марта, если живешь в Балтийске, а не в Монтевидео. Свет проникал в
комнату и через неплотно прикрытую женой дверь, и через щель между
наполовину разцведенными шторами Судя по лениво плавающим теням от
уличного фонаря, ветер снаружи был не слишкйом сильным. На наручных часах
обнаружились цифры 7:23 – тоже примерно соответствующие тому, что он
понимал под понятием «норма». Но ощущение было слишком знакомым, чтобы
игноритровать его, какой бы глупостью это не казалось.
Стараясь не издать ни звука, и все равно скрипнув кроватью, охнувшей под
его тяжелым телом, майор соскользынул на пол и встал, покачиваясь,
посреди комнаты. Сын в своей комнате негромко звякнул и так же негромко
чертыхнулся. Жена на кухне стукнула ножом. Секундная стрелка настенных
часов, уже не электронных, а обычных механических, с крупным
циферблатом, сдвинулась на очередное деление – четверть секунды. Смерть
была совсем уже рядом. Обругав себя, но не потеряв ни мгновения, майор
скользнул к стене. Кобура висела на стуле, под ворохом остальной одежды, в
котором преобладали вещи жены – проснувшись, она отправилась к своей
готовке запросто, в теплом зимнем халате поверх белья.
«Стечкин» привычно лег в руку. Потратив еще полсекунды на то, чтобы в
очередной раз прислушаться к происходящиему в квартире и на улице, майор
аккуратно и уже чуть более спокойно дослал патрон в патронник. Подумав, он
оставил переводчик предохранителя на стрельбе одиночными, но затем,
задержавшись еще на четверть секунды, все же перевел его в положение
автоматического огня. Из квартиры он никуда не собирался уходить, а
размеры его комнат и коридора предполагали самую облизкую дистанцию.
Меткость здесь могла стать менее важной, чем скорострельность.
– А чего, отец встал уже?
Голос сына донесся из кухни как через вату, жена ответила что-то совсем
уж неразборчиво. Снизу, в подъезде, глухо стукнулко чем-то металлическим:
почтальон опустил газету в ящик.
«Твою мать!» – сказал Сивый почти вслух, вытянуев вперед руки и короткими
движениями прощелкивая малые суставы. Воскресенье, половина восьмого утра
Какая газета?
Шаги поднимались по лестнице. Трое. Потом он понял, что ошибся – двое.
– Бать, ты чего?
Аккуратно заглянувший в комнату сын оторопел от дикого зрелища: отец стоял
посреди спальни на присогнутых ногах, торчащих из разношенных «семеек».
Молчаливый, страшный, глядящий куда-то внутрь себя, со «вторым
служебным» пистолетом в вытянутых и положенных одна на другую руках.
– Рома, убери мать… Быстро.
Слова были тихими, а голос отца не допускал никаких вопросов: парень исчез
беззвучно и мгновенно. Через секунду на кухне негромко зввякнуло – жена
то ли уронила, то ли бросила нож. Почти одновременно с этим двое пришедших
остановились перед его дверью. Подниматься им было невысоко – Балтийск
город старый, и дома в нем редко имеют более трех этажей.
В дверь стукнули – сначала ровно и спокойно, двойным стуком, потом
забарабанили уже всерьез.
– Витя, что там?
В голосе жены был уже настоящий испуг: то ли что-то поняла из сказанного
сыном, то ли почувствовала его эмоции через тонкую стену, то ли даже
уловила что-то сама.
– Майор Сивый, – колотили в дверь. – Товарищ майор, проснитесь, тревога!
Двумя короткими жестами майор показал сыну, что делать. Тот скользнул под
дверь, сжимая в руке нож. Второй нож был в другой ладони, отведенной за
голову и вверх – модная сейчас стойка, то ли из капоэйры, то ли из
чего-то в этом роде. Рома был молодец – что ж, на это можно было надеяться.
Парень был делан отнюдь не пальцем и учился последние три года отнюдь не
ботанике. Оружие он выбрал не по длине лезвия, а по качеству стали.
Взволнованный голос за дверью был вовсе не восемнадцати– или
двадцатилетний. Здесь они прокололись. Впрочем, заспанному человеку такие
детали без разницы.
– Иду, иду!..
Майор пошлепал по полу ногами, одновременно разворачиваясь к двери
правым боком, чтобы пропустить поднимающиеся от пола диссектриссы как
можно дальше от своего тела. Жена на кухне легла – это хорошо. Плохо было
то, что дверь у них хлипкая – в этом городе семье «того самого» Сивого
было нечего и некого бояться. Сын скребуще провел по двери ногтями, как бы
нащупывая замок. Ну вот…
Свет на кухне уже не горел, а «прихожей» у них сроду не было – не те
масштабы у квартиры, на которую может рассчитывать командир батальона.
Поэтому у стоявших на темной площадке не оказалось той форы, на которую
они надеялись. Но огонь они открыли сразу, как только дверь приоткрылась
так, чтобы внутри можно было увидеть силуэт человека. То, что этого
силуэта не было, они осознать не успели, – слишком уж были готовы к
тому, что он должен там быть. Человеческий мозг – штука интереснейшая и не
во всем понятная даже ученым: при желании он достраивает картины сам, без
участия зрения.
Выстрел выглядел сдвоенным, но таковым не был – это были два одиночных,
прозвучавших практически слитно. В то же мгновение двое пришедших за
майором Сивым ворвались в квартиру – рядом, плечом к плечу.
Подразумевалось, что они переступили через рухнувшее в прихожей тело и
теперь у них было время, чтобы развернуться и переместиться в комнаты или
на ту же кухню – туда, откуда пахло теплом остальных обитателей квартиры.
У быстро и уверенно двигающихся, хорошо подготовленных людей такое
действие, как перемещение через дверной проем и разворот на новую цель,
может занять четверть или треть секунды. Но за этот промежуток времени
взревевший в автоматическом режиме «стечкин» вставшего на одно колено
майора успел прожевать столько патронов, сколько ему было нужно, чтобы
упростить ситуацию хотя бы на ближайший момент. Двое рухнули так же
синхронно, как рванулись внутрь. Инерция их движения была настолько
велика, что ее не пересилила даже энергия попавших в цель пуль. «Три и
две» – машинально определил майор про себя, перекатываясь вбок, под
противоположный косяк собственной двери. Правки не потребовалось – но сыну
этого видно не было, и он вынырнул из-под защиты стены, нагнувшись над
ближайшим к себе телом, хрипящим и дергающимся, как обезглавленный петух
в руках крестьянина.
– Дурак!.
Майор все же успел выстрелить в мелькнувшее в находящемся теперь прямо
перед ним проеме лицо – но в этот раз он попал уже совсем чудом. Тот,
третий, тоже успел выстрелить, однако пуля ушла высоко вверх: прожав спуск
до конца, стреляющий был уже мертв. Его тело ударилось затылком о вытертый
кафель темной лестничной площадки – и этот тошнотворный звук стал
окончательной точкой в событиях нескольких последних минут. Не ошибся,
значит Третий все-таки был…
– Ма-атка… – прохрипел левый из сумевших пройти через его дверь. – Ма-а…
На всех наречиях, кроме разве что грузинского, это слово звучало похоже.
Но все же оно звучало по-разному.
– Свет!
Сын бросился к выключателю, и когда стало светло, майор с удовлетворением
впитал то выражение, которое находилось на его лице. Ни на секунду не
испуг – только хладнокровие. Как будто не третьекурсник, а боец после
первой стажировки… а то и после второй. Парень слишком быстро вырос:
командировки отца этому, конечно, поспособствовали. Ну и наследственность
тоже.
– Ма-а-тка… Ля-ярва…
Правый перестал дергаться – но это все равно были уже просто мышечные
судороги, они не значили ничего. В отношении второго майор сначала решил,
что он может еще, наверное, выжить.
– Шею!
Из шеи раненого текло не густо: пуля едва прошла под кожей, не тронув ни
один из крупнейших сосудов: в противном случае он давно ничего не говорил
бы. Рана в груди была гораздо серьезнее – с каждым толчком сердца кровь
выпихивала наружу булькающие пузыри. Такие же пузыри капали и с его губ.
Пачкали они только свитер, курток на вошедших не было – ни на одном, ни
на другом. Сбросили в подъезде?
Ромка зажал рану на шее комом сподранной с себя майки, и глаза раненого
на какое-то мгновение приняли более осмысленное выражение. Потом он
охнул, снова сказал несколько слов и забился под их руками. Несколько
секунд ярко-алые брызги летели с его губ в разные стороны, – захлебываясь,
он пытался пробить пузырями воздуха заливавшую бронхи кровь.
– Ма-атка… – снова произнес он каким-то удивленно-разочарованным голосом.
Это было уже последнее слово: видавший такое не раз майор даже не стал
дожидаться, пока умирающичй перестанет сучить ногами.
– Третьего.
Ему снова не пришлось ни повышать голос, ни объяснять – сын втащил
третьего убитого в квартиру. В подъезде стояла мертвая тишина – соседи
не пикнули, прислушиваясь. Так же не пикнула и жена, сжавшаяся вна кухне в
комок в ожидании того момента, когда он разрешит ей выйти. Это тоже был
правильный поступок. За все время лопухнулся только сын, не вовремя
сунувшийся вперед, но это, пожалуй, и все. И то обошлось. Живы.
Три паспорта по карманам брюк – хотя на третьем была и куртка,
стандартный серый синтепоновый пуховик со сдвоенной зелено-оранжевой
полосой по канату рукава. В отношении возможного четвертого майор
почему-то не беспокоился ни на грош – того не было ни внизу, ни вообще;
страховкой был именно третий.
– Русский, русский, русский.
Роман проглядел паспорта так же быстро, как и он сам. Те были не новые,
но слишком чистые для людей, таскающих их в карманах каждый день.
Ивановский, Ковалев, Семенов. Сергей Денисович, Сергей Алексеевич, Дмитрий
Константинович. Места рождения – г. Балтийск Калининградской области,
пос. Домново Калининградской области, г. Калининград. Регистрация –
погранзона: Балтийск, Балтийск, Балтийск. Но при этом «лярва». И «матка». И
«чтоб вы сдохли, суки», произнесенное на отчетливом польском. Как
большинство жуителей Калининградской области, и уж тем более подавляющее
большинство офицеров 336-й отдельной гвардейской бригады морской пехоты,
польский язык майор Сивый понимал как минимум неплохо.
– Бля, – сказал он, на этот раз уже полностью вслух, не стесняясь, полным
голосом. – Бля! Рома, что у нас по радио?
Тот вскочил на ноги и бросился к радиоточке, не потратив ни мгновения
на то, чтобы вытереть руку от густеющей, темневшей на глазах крови
убитых. Майор был уже почти готов к тому, что услышит музыку или статику,
но радио было совершенно обычным. Как бывавет по утрам в воскресенье,
когда не спится в основном пенсионерам и молодоженам, там толкали рекламу
лекарств: бархатный голос диктора сообщал о том, что уже через три недели
после начала курса лечения у него совершенно исечезли все симптомы
заболевания. Какого именно – майор разбирать не стал, было не до того.
Из трех снятых с тел пистолетов он оставил себе оба «Глока», а дешевую
«Чешску Зброевку-110» кинул сыну: обойдется и этим. Теперь кухня. Не
обратив никакого внимания на сжавшуюся под стеной фигуру жены,
взблеснувшую зажатым в руке тесаком, он выдернул из моргающего зеленым
зарядного устройства оставленный там на ночь телефон. Цифры были набиты
в памятпи аппарата, – тратить на них время не пришлось. Было 7:29, или
что-то вроде того
– Давай, давай, ублюдок…
Стоя на одном колене, чтобы не подставиться на фоне окна, если с другой
стороны их узкой улицы на них смотрят, майор передергивал мышцами
спины от холода и нетерпения, как торопящийся в туалет первоклассник.
Трубку взяли на пятом звонке.
– Старый, – громко и отчетливо произнес он в светящийся экранчик, когда
услышал шеум дыхания: взявший не успел даже сказать «алло». – Это Седой
Слушавй меня внимательно…
– Да погоди ты, – сонно произнесла трубка. – Сейчас. Как с цепи все… Зоя,
кто там?
– Старый! – заорал майор уже в полный голос. – Не открывай дверь! Не
открывай никому!.
Поздно. В трубке звонко хлопнуло, оборвав едва возникший женский визг,
через секунду ее бросили на пол, прозвучало одно, четко и точно
охарактеризовавшее ситуацию слово – и потом было еще несколько громких
хлопков подряд. Стреляли явно без глушителей, как и у него самого. Майор
ждал, слушая. Контрольных выстрелов было не три, как он ожидал, а два:
дочку начальника штаба его батальона, старательную третьеклассницу с
обычным в этих краях именем Полина, то ли не стали трогать, то ли просто
не нашли. Почему-то на это хотелось надеяться.
По-прежнему не отрывая глаз от пригасшего экранчика, майор с силой укусил
себя за губу – так, что в ноздри шибануло соленым, перекрыв запах из
прихожей. 7:30 или 7:31. Больше ни одного слова в трубке не прозвучало. Он
позвонил на домашний номер – пока не пойдут гудки разорванного соединения,
оставалась вероятность, что «мертвая» темная трубка не привлечет к себе
внимания. АОНа на домашнем аппарате «Старого», капитаана Панченко, до
сегодняшнего дня бывшего начальником штаба его батальона, тоже не имелось.
Значит, еще одной долей шанса больше, что какое-то время произошедшее в
его собственной квартире на улице Красных Зорь будет достоянием только его
самого и его семьи. Но в трубке были слышны только шаги – уверенные,
приглушаемые паласом, но все равно четко различимые, – а потом громко
стукнула дверь. Все.
Майор укусил себя за губу еще раз, с той же силой, и поймал взгляд сына,
блеснувшего в полумраке глазами, тоже удивительным образом похожими на
тесак.
– Все, – сказазл он вслух. – Панченко и Зоя.
Жена ахнула и тут же смолкла, сжавшись еще больше. Звать милицию она не
предложила – и это тоже характеризовало ее как понятливую женщину.
Впрочем, может быть, она поняла произошедшее иначе.
– Бать, – негромко позвал сын.
– Минуту.
Только теперь майор сделал то, что должен был сделать еще до звонка другу:
вбил в телефон не слушающимися пальцами еще один номер. Только бы успеть…
Там отозвались почти сразу, на второям звонке.
– Дежурный, старший матрос Аланов.
– Майор Сивый. 879-й мне.
Снова пауза – это матрос на коммутаторе соединял его с батальоном.
– Дежурный, лейтенант Зябрев.
– Майор Сивый, – снова назвался он, торопясь так, что чуть не клацал
зубами. – Боевая тревога.
– Това…
– Молчать!
Взрявканул майор так, что припавшие к дверям соседи наверняка вздрогнули.
Где-то ниже этажом стукнуло дверью, и чужой, прерывающийся женский голос
забубнил что-то умоляющее, а мужской отчетливо послал кого-то по матери.
Ромка вскинулся и исчез в темноте коридора.
– Вопросы потом! Батальону боевая тревога! Отпереть оружейную комнату,
раздать личному составу оружие и боеприпасы. Быть готовыми к отражению
вооруженного нападения. Караулу «в ружье!». Время пошло!
– Бать, – гснова сказали из коридора таким же почти спокойным голосом.
Напряжение в нем было, но только внутри. – Это свой.
Майор уперся в выглянувшего из-за изгиба стены прицелом «стечкина», и
только достоверно опознав его, поднял ствол выше. Это был прапорщик с
первого этажа, не его, чужой человек – но все равно свой И не побоявшийся
прийти.
– Что здесь, товарищ майор?
– Погодь…
Простое воскресное утро
Я, как начальник Генштаба, не вижу вероятного противника в лице
конкретного государства. Мы давно перестали готовиться к масштабным
ядерным и обычным войнам.
Генерал-полковник Юрий Балуевский, начальник Генерального штаба
Вооруженных Сил России, декабрь 2005 г.
Майор Сивый проснулся от острого ощущения опасности. Острейшего. Проснулся
он в собственной постели, с подсунутой под щеку подушкой в розовой
наволочке. Не открывая глаз и стараясь унять бьющееся сердце, через чуть
развезденные ресницы правого глаза майор оглядел то, что попадало в поле
зрения. Комната была та же, родная. Обои в ровную полоску, книжные полки,
угол недешевого телевизора, придвинутого ближе к кровати, – вчера
смотрели на ночь. Жены рядом не было, хотя час оказался ранний, не более
половины восьмого. Судя по доносящимся из кухни звукам, она только-только
ставила варить картошку – то есть поднялась не более двадцати минут назад.
Тоже не спится почему-то…
Не спалось и сыну – из соседней комнаты доносилось ритмичное хэканье и
повторяющееся через равные промежутки времени пощелкивание: тот работал
с гирей. Развлекался с утра пораньше. Двигаясь очень осторожно, майор
повернул голову, чтобы получить возможность видеть обоими глазами.
Проморгался, вытянув руку из-под одеяла, выковырял из углов глаз комочки
скопившейся там за ночь ссохшейся слизи. Сердце не успокаивалось. Дрянь
дело.
За окном были сумерки – как раз такие, какие и должны быть в середине
марта, если живешь в Балтийске, а не в Монтевидео. Свет проникал в
комнату и через неплотно прикрытую женой дверь, и через щель между
наполовину разцведенными шторами Судя по лениво плавающим теням от
уличного фонаря, ветер снаружи был не слишкйом сильным. На наручных часах
обнаружились цифры 7:23 – тоже примерно соответствующие тому, что он
понимал под понятием «норма». Но ощущение было слишком знакомым, чтобы
игноритровать его, какой бы глупостью это не казалось.
Стараясь не издать ни звука, и все равно скрипнув кроватью, охнувшей под
его тяжелым телом, майор соскользынул на пол и встал, покачиваясь,
посреди комнаты. Сын в своей комнате негромко звякнул и так же негромко
чертыхнулся. Жена на кухне стукнула ножом. Секундная стрелка настенных
часов, уже не электронных, а обычных механических, с крупным
циферблатом, сдвинулась на очередное деление – четверть секунды. Смерть
была совсем уже рядом. Обругав себя, но не потеряв ни мгновения, майор
скользнул к стене. Кобура висела на стуле, под ворохом остальной одежды, в
котором преобладали вещи жены – проснувшись, она отправилась к своей
готовке запросто, в теплом зимнем халате поверх белья.
«Стечкин» привычно лег в руку. Потратив еще полсекунды на то, чтобы в
очередной раз прислушаться к происходящиему в квартире и на улице, майор
аккуратно и уже чуть более спокойно дослал патрон в патронник. Подумав, он
оставил переводчик предохранителя на стрельбе одиночными, но затем,
задержавшись еще на четверть секунды, все же перевел его в положение
автоматического огня. Из квартиры он никуда не собирался уходить, а
размеры его комнат и коридора предполагали самую облизкую дистанцию.
Меткость здесь могла стать менее важной, чем скорострельность.
– А чего, отец встал уже?
Голос сына донесся из кухни как через вату, жена ответила что-то совсем
уж неразборчиво. Снизу, в подъезде, глухо стукнулко чем-то металлическим:
почтальон опустил газету в ящик.
«Твою мать!» – сказал Сивый почти вслух, вытянуев вперед руки и короткими
движениями прощелкивая малые суставы. Воскресенье, половина восьмого утра
Какая газета?
Шаги поднимались по лестнице. Трое. Потом он понял, что ошибся – двое.
– Бать, ты чего?
Аккуратно заглянувший в комнату сын оторопел от дикого зрелища: отец стоял
посреди спальни на присогнутых ногах, торчащих из разношенных «семеек».
Молчаливый, страшный, глядящий куда-то внутрь себя, со «вторым
служебным» пистолетом в вытянутых и положенных одна на другую руках.
– Рома, убери мать… Быстро.
Слова были тихими, а голос отца не допускал никаких вопросов: парень исчез
беззвучно и мгновенно. Через секунду на кухне негромко зввякнуло – жена
то ли уронила, то ли бросила нож. Почти одновременно с этим двое пришедших
остановились перед его дверью. Подниматься им было невысоко – Балтийск
город старый, и дома в нем редко имеют более трех этажей.
В дверь стукнули – сначала ровно и спокойно, двойным стуком, потом
забарабанили уже всерьез.
– Витя, что там?
В голосе жены был уже настоящий испуг: то ли что-то поняла из сказанного
сыном, то ли почувствовала его эмоции через тонкую стену, то ли даже
уловила что-то сама.
– Майор Сивый, – колотили в дверь. – Товарищ майор, проснитесь, тревога!
Двумя короткими жестами майор показал сыну, что делать. Тот скользнул под
дверь, сжимая в руке нож. Второй нож был в другой ладони, отведенной за
голову и вверх – модная сейчас стойка, то ли из капоэйры, то ли из
чего-то в этом роде. Рома был молодец – что ж, на это можно было надеяться.
Парень был делан отнюдь не пальцем и учился последние три года отнюдь не
ботанике. Оружие он выбрал не по длине лезвия, а по качеству стали.
Взволнованный голос за дверью был вовсе не восемнадцати– или
двадцатилетний. Здесь они прокололись. Впрочем, заспанному человеку такие
детали без разницы.
– Иду, иду!..
Майор пошлепал по полу ногами, одновременно разворачиваясь к двери
правым боком, чтобы пропустить поднимающиеся от пола диссектриссы как
можно дальше от своего тела. Жена на кухне легла – это хорошо. Плохо было
то, что дверь у них хлипкая – в этом городе семье «того самого» Сивого
было нечего и некого бояться. Сын скребуще провел по двери ногтями, как бы
нащупывая замок. Ну вот…
Свет на кухне уже не горел, а «прихожей» у них сроду не было – не те
масштабы у квартиры, на которую может рассчитывать командир батальона.
Поэтому у стоявших на темной площадке не оказалось той форы, на которую
они надеялись. Но огонь они открыли сразу, как только дверь приоткрылась
так, чтобы внутри можно было увидеть силуэт человека. То, что этого
силуэта не было, они осознать не успели, – слишком уж были готовы к
тому, что он должен там быть. Человеческий мозг – штука интереснейшая и не
во всем понятная даже ученым: при желании он достраивает картины сам, без
участия зрения.
Выстрел выглядел сдвоенным, но таковым не был – это были два одиночных,
прозвучавших практически слитно. В то же мгновение двое пришедших за
майором Сивым ворвались в квартиру – рядом, плечом к плечу.
Подразумевалось, что они переступили через рухнувшее в прихожей тело и
теперь у них было время, чтобы развернуться и переместиться в комнаты или
на ту же кухню – туда, откуда пахло теплом остальных обитателей квартиры.
У быстро и уверенно двигающихся, хорошо подготовленных людей такое
действие, как перемещение через дверной проем и разворот на новую цель,
может занять четверть или треть секунды. Но за этот промежуток времени
взревевший в автоматическом режиме «стечкин» вставшего на одно колено
майора успел прожевать столько патронов, сколько ему было нужно, чтобы
упростить ситуацию хотя бы на ближайший момент. Двое рухнули так же
синхронно, как рванулись внутрь. Инерция их движения была настолько
велика, что ее не пересилила даже энергия попавших в цель пуль. «Три и
две» – машинально определил майор про себя, перекатываясь вбок, под
противоположный косяк собственной двери. Правки не потребовалось – но сыну
этого видно не было, и он вынырнул из-под защиты стены, нагнувшись над
ближайшим к себе телом, хрипящим и дергающимся, как обезглавленный петух
в руках крестьянина.
– Дурак!.
Майор все же успел выстрелить в мелькнувшее в находящемся теперь прямо
перед ним проеме лицо – но в этот раз он попал уже совсем чудом. Тот,
третий, тоже успел выстрелить, однако пуля ушла высоко вверх: прожав спуск
до конца, стреляющий был уже мертв. Его тело ударилось затылком о вытертый
кафель темной лестничной площадки – и этот тошнотворный звук стал
окончательной точкой в событиях нескольких последних минут. Не ошибся,
значит Третий все-таки был…
– Ма-атка… – прохрипел левый из сумевших пройти через его дверь. – Ма-а…
На всех наречиях, кроме разве что грузинского, это слово звучало похоже.
Но все же оно звучало по-разному.
– Свет!
Сын бросился к выключателю, и когда стало светло, майор с удовлетворением
впитал то выражение, которое находилось на его лице. Ни на секунду не
испуг – только хладнокровие. Как будто не третьекурсник, а боец после
первой стажировки… а то и после второй. Парень слишком быстро вырос:
командировки отца этому, конечно, поспособствовали. Ну и наследственность
тоже.
– Ма-а-тка… Ля-ярва…
Правый перестал дергаться – но это все равно были уже просто мышечные
судороги, они не значили ничего. В отношении второго майор сначала решил,
что он может еще, наверное, выжить.
– Шею!
Из шеи раненого текло не густо: пуля едва прошла под кожей, не тронув ни
один из крупнейших сосудов: в противном случае он давно ничего не говорил
бы. Рана в груди была гораздо серьезнее – с каждым толчком сердца кровь
выпихивала наружу булькающие пузыри. Такие же пузыри капали и с его губ.
Пачкали они только свитер, курток на вошедших не было – ни на одном, ни
на другом. Сбросили в подъезде?
Ромка зажал рану на шее комом сподранной с себя майки, и глаза раненого
на какое-то мгновение приняли более осмысленное выражение. Потом он
охнул, снова сказал несколько слов и забился под их руками. Несколько
секунд ярко-алые брызги летели с его губ в разные стороны, – захлебываясь,
он пытался пробить пузырями воздуха заливавшую бронхи кровь.
– Ма-атка… – снова произнес он каким-то удивленно-разочарованным голосом.
Это было уже последнее слово: видавший такое не раз майор даже не стал
дожидаться, пока умирающичй перестанет сучить ногами.
– Третьего.
Ему снова не пришлось ни повышать голос, ни объяснять – сын втащил
третьего убитого в квартиру. В подъезде стояла мертвая тишина – соседи
не пикнули, прислушиваясь. Так же не пикнула и жена, сжавшаяся вна кухне в
комок в ожидании того момента, когда он разрешит ей выйти. Это тоже был
правильный поступок. За все время лопухнулся только сын, не вовремя
сунувшийся вперед, но это, пожалуй, и все. И то обошлось. Живы.
Три паспорта по карманам брюк – хотя на третьем была и куртка,
стандартный серый синтепоновый пуховик со сдвоенной зелено-оранжевой
полосой по канату рукава. В отношении возможного четвертого майор
почему-то не беспокоился ни на грош – того не было ни внизу, ни вообще;
страховкой был именно третий.
– Русский, русский, русский.
Роман проглядел паспорта так же быстро, как и он сам. Те были не новые,
но слишком чистые для людей, таскающих их в карманах каждый день.
Ивановский, Ковалев, Семенов. Сергей Денисович, Сергей Алексеевич, Дмитрий
Константинович. Места рождения – г. Балтийск Калининградской области,
пос. Домново Калининградской области, г. Калининград. Регистрация –
погранзона: Балтийск, Балтийск, Балтийск. Но при этом «лярва». И «матка». И
«чтоб вы сдохли, суки», произнесенное на отчетливом польском. Как
большинство жуителей Калининградской области, и уж тем более подавляющее
большинство офицеров 336-й отдельной гвардейской бригады морской пехоты,
польский язык майор Сивый понимал как минимум неплохо.
– Бля, – сказал он, на этот раз уже полностью вслух, не стесняясь, полным
голосом. – Бля! Рома, что у нас по радио?
Тот вскочил на ноги и бросился к радиоточке, не потратив ни мгновения
на то, чтобы вытереть руку от густеющей, темневшей на глазах крови
убитых. Майор был уже почти готов к тому, что услышит музыку или статику,
но радио было совершенно обычным. Как бывавет по утрам в воскресенье,
когда не спится в основном пенсионерам и молодоженам, там толкали рекламу
лекарств: бархатный голос диктора сообщал о том, что уже через три недели
после начала курса лечения у него совершенно исечезли все симптомы
заболевания. Какого именно – майор разбирать не стал, было не до того.
Из трех снятых с тел пистолетов он оставил себе оба «Глока», а дешевую
«Чешску Зброевку-110» кинул сыну: обойдется и этим. Теперь кухня. Не
обратив никакого внимания на сжавшуюся под стеной фигуру жены,
взблеснувшую зажатым в руке тесаком, он выдернул из моргающего зеленым
зарядного устройства оставленный там на ночь телефон. Цифры были набиты
в памятпи аппарата, – тратить на них время не пришлось. Было 7:29, или
что-то вроде того
– Давай, давай, ублюдок…
Стоя на одном колене, чтобы не подставиться на фоне окна, если с другой
стороны их узкой улицы на них смотрят, майор передергивал мышцами
спины от холода и нетерпения, как торопящийся в туалет первоклассник.
Трубку взяли на пятом звонке.
– Старый, – громко и отчетливо произнес он в светящийся экранчик, когда
услышал шеум дыхания: взявший не успел даже сказать «алло». – Это Седой
Слушавй меня внимательно…
– Да погоди ты, – сонно произнесла трубка. – Сейчас. Как с цепи все… Зоя,
кто там?
– Старый! – заорал майор уже в полный голос. – Не открывай дверь! Не
открывай никому!.
Поздно. В трубке звонко хлопнуло, оборвав едва возникший женский визг,
через секунду ее бросили на пол, прозвучало одно, четко и точно
охарактеризовавшее ситуацию слово – и потом было еще несколько громких
хлопков подряд. Стреляли явно без глушителей, как и у него самого. Майор
ждал, слушая. Контрольных выстрелов было не три, как он ожидал, а два:
дочку начальника штаба его батальона, старательную третьеклассницу с
обычным в этих краях именем Полина, то ли не стали трогать, то ли просто
не нашли. Почему-то на это хотелось надеяться.
По-прежнему не отрывая глаз от пригасшего экранчика, майор с силой укусил
себя за губу – так, что в ноздри шибануло соленым, перекрыв запах из
прихожей. 7:30 или 7:31. Больше ни одного слова в трубке не прозвучало. Он
позвонил на домашний номер – пока не пойдут гудки разорванного соединения,
оставалась вероятность, что «мертвая» темная трубка не привлечет к себе
внимания. АОНа на домашнем аппарате «Старого», капитаана Панченко, до
сегодняшнего дня бывшего начальником штаба его батальона, тоже не имелось.
Значит, еще одной долей шанса больше, что какое-то время произошедшее в
его собственной квартире на улице Красных Зорь будет достоянием только его
самого и его семьи. Но в трубке были слышны только шаги – уверенные,
приглушаемые паласом, но все равно четко различимые, – а потом громко
стукнула дверь. Все.
Майор укусил себя за губу еще раз, с той же силой, и поймал взгляд сына,
блеснувшего в полумраке глазами, тоже удивительным образом похожими на
тесак.
– Все, – сказазл он вслух. – Панченко и Зоя.
Жена ахнула и тут же смолкла, сжавшись еще больше. Звать милицию она не
предложила – и это тоже характеризовало ее как понятливую женщину.
Впрочем, может быть, она поняла произошедшее иначе.
– Бать, – негромко позвал сын.
– Минуту.
Только теперь майор сделал то, что должен был сделать еще до звонка другу:
вбил в телефон не слушающимися пальцами еще один номер. Только бы успеть…
Там отозвались почти сразу, на второям звонке.
– Дежурный, старший матрос Аланов.
– Майор Сивый. 879-й мне.
Снова пауза – это матрос на коммутаторе соединял его с батальоном.
– Дежурный, лейтенант Зябрев.
– Майор Сивый, – снова назвался он, торопясь так, что чуть не клацал
зубами. – Боевая тревога.
– Това…
– Молчать!
Взрявканул майор так, что припавшие к дверям соседи наверняка вздрогнули.
Где-то ниже этажом стукнуло дверью, и чужой, прерывающийся женский голос
забубнил что-то умоляющее, а мужской отчетливо послал кого-то по матери.
Ромка вскинулся и исчез в темноте коридора.
– Вопросы потом! Батальону боевая тревога! Отпереть оружейную комнату,
раздать личному составу оружие и боеприпасы. Быть готовыми к отражению
вооруженного нападения. Караулу «в ружье!». Время пошло!
– Бать, – гснова сказали из коридора таким же почти спокойным голосом.
Напряжение в нем было, но только внутри. – Это свой.
Майор уперся в выглянувшего из-за изгиба стены прицелом «стечкина», и
только достоверно опознав его, поднял ствол выше. Это был прапорщик с
первого этажа, не его, чужой человек – но все равно свой И не побоявшийся
прийти.
– Что здесь, товарищ майор?
– Погодь…